Камолуддин Абдуллаев: История таджиков по своей трагичности не уступает сюжетам «Тихого Дона»

Известный историк о басмачах, несогласных с советской властью таджиках, бежавших из страны и плагиате

На днях известному таджикскому историку Камолуддину Абдуллаеву исполнилось 70 лет. В интервью «Азия-Плюс» юбиляр рассказал о малоизученных страницах истории таджикского народа, о важности подготовки кадров и профессионализме, а также о своей научной деятельности.

Вас знают, как историка современного Таджикистана, имеющего свой, отличающийся от многих наших летописцев взгляд на события первой половины 20 века. Когда вы решили пересмотреть события тех лет, и по каким причинам?

– Что заставило меня пересмотреть свои взгляды? Если кратко, то это изменение политического климата в стране и мире вообще, произошедшие лет 35 тому назад, а также доступ к новым, доселе неизвестным источникам и литературе.

Несмотря на господство марксизма и строгий партийный контроль, у меня, как и других историков советского периода, всегда был шанс на известную академическую свободу. Были в таджикской историографии и свои «шестидесятники», которые искали новые подходы, не заходя, впрочем, слишком далеко за рамки консервативно-охранительного направления историографии.

Таким был незаслуженно забытый сегодня Мулло Иркаев, который в своей «Истории гражданской войны в Таджикистане», изданной в 1963 году, впервые признал, что среди басмачей было немало простых дехкан, которые не заслуживают огульного осуждения.

Таким был незаслуженно забытый сегодня Мулло Иркаев, который в своей «Истории гражданской войны в Таджикистане», изданной в 1963 году, впервые признал, что среди басмачей было немало простых дехкан, которые не заслуживают огульного осуждения.

Тогда, в 1960-х, вполголоса говорили, например, о том, что лидера басмачей Ибрагимбека вовсе не захватывали в 1931 году, а он сам сдался. То есть все знали, что были недомолвки и враньё в официальной историографии. Во второй половине 1980-х гг., наконец начался поиск новых тем, которые ранее замалчивались.

Для меня же наступил момент приступить к теме, которая интересовала ещё в годы учёбы в аспирантуре – что произошло с так называемыми «басмачами», джадидами, и другими несогласными с Советской властью таджиками, которые бежали заграницу в 1920 – 30-х годах?

Я считал, что независимость подразумевает уважение к народу в целом – без изъятий и замалчиваний, вниманию к своему прошлому, в котором каждый человек имеет непреходящую ценность и заслуживает от потомков элементарного внимания. Будь он Герой труда или курбаши.

Кстати, в ваших трудах немало мест уделено «басмачам», джадидам и эмигрантам тех лет…

Эта сторона истории нашего народа, судьбы этих людей требует глубокого изучения. На самом деле, таджикская история по своей трагичности не уступает сюжетам из шолоховского «Тихого Дона».

– Например, в семье Амиршоевых из Балджувона были Ясавул Баши и Усто Джура – «басмачи» из окружения Давлатмадбия – вожака кулябских повстанцев и правой руки Энвера Паши, и герой Советского Союза Сафар Амиршоев, погибший, освобождая Литву в 1944 году. Против фашистов воевал и полковник Шахмурад Алимов, сын последнего эмира Бухары.

Кстати, все эти «баши» (курбаши, мингбаши) – на самом деле никакие не басмачи, а офицеры старой (бухарской) армии, на манер белогвардейцев. Отец Камиля Ярматова был мингбаши, а сам классик советского кино считал своим наставником Хамдама Ходжи Каландарова, тоже курбаши.

Кстати, все эти «баши» (курбаши, мингбаши) – на самом деле никакие не басмачи, а офицеры старой (бухарской) армии, на манер белогвардейцев. Отец Камиля Ярматова был мингбаши, а сам классик советского кино считал своим наставником Хамдама Ходжи Каландарова, тоже курбаши.

Более внимательного к себе отношения заслуживают и таджикские либерал-демократы, джадиды, которые не приняли советскую власть.

Например, Пайрав Сулаймони на деле был племянником Хашима Шаика, посла Бухарской Народной республики в Кабуле, который позаботился отправить Пайрава на родину перед тем как открыто, выступить против Советской власти.

Жизнь Пайрава оборвалась трагически в 1933 г. Дочь Пайрава – Гулчехра Сулаймонова стала известной таджикской поэтессой. Её афганская тётя – дочь Шаика и родственница короля Аманулла хана Нафиса Мубариз – также стала поэтессой, главным редактором журнала для женщин Афганистана.

Нафиса, как и дочь бывшего эмира Бухары Алим Хана Шукрия, с которой я встречался в Вашингтоне 25 лет назад, была одной из самых образованных афганских женщин.

Без всякого преувеличения можно сказать, что верхушка бухарской (таджикской) эмиграции составила цвет культурной элиты Афганистана. Её интеграция в афганское общество прошло в целом безболезненно в силу общности религии, культуры и языка.

История эмиграции – неотъемлемая часть отечественной истории. Историкам независимого Таджикистана не следует искать правых и неправых в своём прошлом, в том числе советском.

Как вы оцениваете нынешнюю систему подготовки кадров в исторической науке?

– Мне посчастливилось закончить исторический факультет ТГУ в 1972 году, на котором преподавали блестящие таджикские преподаватели – Н. Негматов, И. Пьянков, Ю. Шибаева, З. Соколова, Г. Онущенко, и также приглашались мировые авторитеты вроде этнографа С. П. Полякова и археолога В. М. Массона из Москвы.

Декан Мансур Бабаханов был выдающимся педагогом, организатором науки, младшим товарищем Зарифа Раджабова и учеником Бободжана Гафурова.

В Институте истории Академии наук времен Баходура Искандарова витал дух академиков-востоковедов А.А. Семёнова и М. С. Андреева – выдающихся представителей русской дореволюционной историографии.

Всего этого нет сегодня. Молодёжь не идёт в магистратуру, не говоря об аспирантуре. Учёные моего поколения уходят на пенсию или вынуждены писать за других научные тексты. Студенты массово копируют чужие тексты и ищут ответы на экзаменах через «Гугл», чтобы тут же их забыть.

Насколько объективно оцениваются события прошлого современными историками Таджикистана?

– Когда молчит профессиональная наука, появляются много околоисторических текстов, написанных непрофессионалами, а то и вообще случайными лицами. Это происходит потому что история вышла из сугубо научного, академического круга и стала развлечением, рассчитанным на эффект и мгновенный резонанс.

В целом, я не вижу прорывных тем и исследований и новых имён в академической таджикской исторической науке по причине указанной выше, а именно – недостаточному притоку молодых кадров.

Да, в годы независимости, в 1998-2011 годы, была издана книга «История таджикского народа» в шести томах, но она, кроме второй половины последнего тома, была написана ещё в советское время. Ваш покорный слуга был в числе её авторов.

Сегодня работы издаются, и диссертации защищаются наспех и хаотически, и не подвергаются строгой экспертизе на предмет добросовестности и плагиата.

Вы долгое время работали в университетах США? Расскажите об этой части вашей деятельности.

Американский период моей научной карьеры был самым интересным и продуктивным. Там я издал несколько книг и десятки статей.

С 2000 по 2013 преподавал в Йеле, Университете Штата Огайо, а также читал лекции в ещё нескольких университетах, в том числе в Гарварде, куда меня привёл покойный «Ирандуст» (любимец Ирана) – Ричард Фрай, основатель мировой иранистики, большой друг Таджикистана, которого я считаю своим кумиром.

Чем сейчас заняты и над чем работаете?

Сейчас, помимо среднеазиатской эмиграции, я занимаюсь историей национальных и мусульманских движений в Средней Азии и Афганистане, а также связанными с ней современными темами.

Изучал, и продолжаю изучать вместе с коллегами историю мирного процесса в Таджикистане. Читаю лекции, пишу статьи, рецензии, консультирую, изредка руковожу дипломными работами студентов, общаюсь с учениками и коллегами, выступаю на конференциях и у нас, и заграницей. Как политолог, слежу за событиями в Афганистане.

К сожалению, больше сотрудничаю с зарубежными коллегами, чем с таджикскими. Не теряю надежды на подработку в одном из университетов столицы.

Мы знаем, что вы родом из Канибадама, а родились на востоке страны – в Раште. Как ваша семья попала туда?

– Мой отец Наджмудин Абдуллаев, участник Великой Отечественной войны, в послевоенное время был партийным руководителем трёх областей: Гармской, Горно-Бадахшанской и Ленинабадской, а также и двух районов – Вахшского и Обигармского. Работал в одной команде, и дружил с Б.Гафуровым, Н. Додхудоевым, Т.Ульджабаевым, А.Кахаровым и др.

Одна из улиц Душанбе носит его имя. И, говорят, ещё одна улица имени Н. Абдуллаева есть в Гарме, где я родился ровно 70 лет назад.

Моя мама Фотимахон была домохозяйкой, воспитавшей 6-х детей.

Я также горжусь своим братом – генералом в отставке и четырьмя сёстрами, старшая из которых, Мавлюдахон, долгие годы работавшая ректором Института языков, увы, покинула этот мир. Я женат, у меня взрослые сын и дочь, а также трое внуков.

Среди моих предков по материнской линии были мударрисы. Это вроде доцентов и старших преподавателей. Я тоже доцент, как и они. Они служили в медресе Мир Раджаб Додхо в Канибадаме. Сейчас там музей города, для которого род (авлод) «Кучаи Джар», к которому я принадлежу, принёс в дар две ценные картины – иллюстрацию о Канибадаме из «Бабурнаме» индийских художников и картину замечательного узбекского художника Исфандияра.

Мы стараемся и дальше заниматься меценатством. Мечтаем способствовать возрождению каллиграфии в Таджикистане.