Писали ли таджикские писатели свои произведения в страхе, тайно ожидая крушения советской империи? Или они были истинными и верными коммунистами-ленинцами? И вообще: был ли советский период истории Таджикистана колониальным?

Часть первую можно прочитать здесь

Камолуддин Абдуллоев, историк
Фитрат: свой среди чужих, чужой среди своих

Айни выбрал путь, который сделал его успешным и признанным писателем дожившим до глубокой старости и пережившем своего сверстника Сталина. В этом его судьба отличается от другого яркого (если не самого яркого) бухарского интеллектуала – Абдулрауфа Фитрата. Фитрат был новатором в литературе и блестящим персоязычным прозаиком. Наряду с С. Айни, он сделал большой вклад в создание языка современной таджикской прозы, более простого и понятного народу – без витеиватых излишеств поэтов прошлого и архаизмов языка бухарских медресе.

Известный иранист Хабиб Борджиян (Habib Borjian) считает Фитрата «потерянным звеном между персоязычными писателями Маверанахра, в частности Ахмади Донишом и современной таджикской литературой, начало которой дал Садриддин Айни».

Какой язык был для Фитрата родным, остается для Борджияна открытым. Американский тюрколог Эдвард Оллворт (Edward Allworth) в свою очередь считает, что первоначальным языком Фитрата-писателя был таджикский, а глубоким изучением тюркского он занялся позже, по возвращении из Стамбула в 1914 г., причем делал это опираясь на книги, а не на общение с, например, ташкентскими узбеками, чей язык он считал искаженным и малопонятным.

«Здeсь, на этом перевале, кончается граница Шугнана, далее идет божий Памир. Хозяин на нем тот, кто пришел раньше. Я пришел сюда первый, и этот Памир мой».

Иванов Д. «Шугнан: Афганские очерки», Вестник Европы, 1885. -Т. 3.Кн. 6

«Мы видим, как славянин и англичанин – представители двух великих ветвей арийской расы, отдаленные друг от друга огромными интервалами пространства и времени от первоначальной общей для отправной точки их миграции, — возвращаются на Памир, который… является древнейшим местом их пребывания. Возвращаются для того, чтобы по общему согласию установить пределы взаимных посягательств».

Quartely Review, Лондон, 1873

В этом году исполняется 80 лет со дня кончины хана кыргызов Памира Джапаркула, и 110 лет со дня рождения его сына – хана кыргызов Афганистана Рахманкул Хана. Они были последними ханами Центральной Азии. Поскольку большинство кыргызов сегодняшнего Афганистана это потомки беженцев из северных (сначала русско-советских, а c 1991 г. таджикских) территорий Восточного Памира, то история кыргызов Памира – это часть полной драматизма истории трех народов – афганского, кыргызского и таджикского. Воспользуемся этой датой, чтобы поговорить о Памире, кыргызах, и связанных с ними исторических и политических проблемах.

Краткая география

Географически Памир и Бадахшан – это не одно и то же. Бадахшан, в котором автор этих строк провел свое детство, хоть и суровый, но все-таки рай с фруктовыми садами, полями, засеянными зерновыми и овощами, и зелеными пастбищами на склонах гор. Памир находится примерно на километр выше. Границу своего проживания, за которой следует восхождение на населенный кыргызами Памир, шугнанцы, ваханцы, а с противоположной стороны читральцы, назвали словом «сархад» (граница), означавшим начало подъема через перевалы от зажатых высокими горами ущелий к заоблачному, почти плоскому высокогорью, на котором берут свое начало высочайшие в мире горы – Гиндукуш, Каракорам, Куньлунь, Тянь-Шань и Памир. Вместе они образуют мощное горное сплетение в самом в сердце Азии, известное как Памирский Узел.

Афганский Памир, о котором идет речь в настоящей публикации – это полоса афганской территории исторического Вахана, простирающаяся с запада на восток на 295 км, шириной от 15 до 75 км между Таджикистаном, Пакистаном и Китаем. Почти 83% его находится на высоте более 3000 метров над уровнем моря, а отдельные поселения кыргызов – на высоте 4000 м и выше. По территории (4400 кв. км) Ваханский коридор равен Ванчскому району Таджикистана. Условия жизни там жестче, чем на таджикском Памире с его более мягким климатом.

Афганский Памир расположен на севере и востоке Ваханского коридора (дахлиза) и состоит из двух долин (плато). Более высокогорная называется Большим Памиром, простирающимся с запада на восток почти на 60 км и ограниченным хребтами Аличур на севере, и Вахан на юге. Большой Памир граничит только с Таджикистаном. Малый Памир растянут на 100 км, отделен от Большого Памира, лежащего на запад от него Ваханским хребтом, и граничит на юге с Афганистаном и пакистанскими Хайбер-Пухтунхва, Гилгит-Балтистаном и Хунзой (перевалы Брогол, Иршад и Дили Санг). Перевал Андемин (Бендерского), что рядом с озером Чакмактин Куль, связывает Малый Памир с таджикским Аличур Памиром. Пусть вас не удивляет, что Памир часто употребляется во множественном числе (The Pamirs, Памиры). Английские путешественники насчитали, например, семь «Памиров». Единственная грунтовая автодорога на Малый Памир идет из Таджикистана. Самая восточная часть Малого Памира составляет границу с Китаем протяженностью 74 км. С китайской стороны доступ на связывающий Китай и Афганистан перевал Вахджир (4923 м.) имеют лишь военные и местные пастухи. Для Пекина Вахджир – законная часть Китайского Вахана. Граница там обнесена проволкой на 92 км.

Кыргызское население обоих Памиров не меняется с середины прошлого века и варьируется от 1400 до 3000 человек, причем на Малом Памире, где находится несколько мазаров и ставка хана, живет в полтора раза больше народа, чем на Большом. Таджики-ваханцы живут в самом начале коридора, вдоль реки Сархад (Вахан), и численно превосходят кыргызов примерно в три раза. Эпизодически, они пользуются пастбищами Большого Памира. Кыргызы зависят в основном от торговли со своими соседями. В отличие от ваханцев-исмаилитов, кыргызы (кипчаки, тейиты и найманы) являются мусульманами-суннитами. Это небольшая община, наименее интегрированная в афганское общество. Они традиционно занимаются приспособленным к большим высотам скотоводством. Зима там длится 9 месяцев, а температура редко поднимается до плюсовых значений. Для спасения от яркого и обжигающего света и солнечной радиации большинство кыргызов носят темные очки. Все люди, проживающие на высотах более 2500 м, подвержены стрессам от сурового климата и гипоксии (горная болезнь). Хоть киргызы привыкли к проживанию на высотах выше 3000 м, они признаются, что перечисленные стрессы появляются и у них особенно во время и после тяжелого физического труда. На афганском Памире нет больниц и автодорог. Там самая высокая материнская и детская смертность в мире. Одна треть женщин умирают во время родов от потери крови, и только половина детей доживают до 5-летнего возраста. Поскольку кыргызы женятся только на своих, «спрос» на женщин велик, и обзавестись семьей могут только те мужчины, которые в состоянии заплатить большой калым. Частые болезни, отсутствие медицинской помощи и другие невзгоды приучили кыргызов и кыргызок Памира употреблять наркотики. Наркотики они приобретают у долинных афганцев в обмен на свой скот.

Но! Кыргызы Памира умудряются поддерживать популяцию. Это народ не назовешь «обреченным» или «вымирающим».

Как решался «памирский вопрос» без памирцев

В 1830-х гг. на Памир пришли кокандцы и установили там свой контроль. Причем, это было сделано руками самих памирцев, коими руководил придворный хана, полководец по имени Лашкар Кушбеги, читралец-шиит, бывший раб. Говоря «кокандцы», мы должны иметь в виду, что в ханстве проживали народы всего региона, в том числе кыргызы и таджики. Поскольку ханы Коканда (узбеки минг) не были чингизидами, то есть не обладали наследственными правами на власть, они старались казаться хорошими мусульманами, делали упор на религию и считались с интересами различных этнических групп. Кокандский хан Алим (правил в 1798-1809) в своей политике, например, опирался на 10-тысячную армию «Ғала Бахадур», состоящую из таджиков Дарваза, Куляба, Рушана, Гиссара, Шугнана, известных как ғальча (от таджикского «ғар», гора). Поэтому кыргызы были склонны видеть в кокандцах своих братьев-мусульман, защищающих их от «неверных» китайцев.

Формирование границ, сохранившихся по сей день, началось в 1869 г., когда русские завоевали Коканд, присоединили его, назвав Ферганской областью, поднялись на Алайскую долину и придвинулись вплотную к Восточному Памиру. На Западный Памир (Дарваз, Шугнан, Рушан) русские не претендовали, так как он и так был формально «закреплен» за Бухарским эмиратом – верным вассалом России. Восточный же Памир, как часть Кокандского ханства, они считали своим законным трофеем.

Вполне понятно, что окружающие Памир владения и царства рассматривали Вахан как свои владения. Сами местные беки и шахи выстраивали свою власть, играя на противоречиях между более сильными соседями, склоняясь то на одну, то на другую сторону и при этом стараясь добиваться максимума самостоятельности. Афганские и бухарские эмиры считали Бадахшан единым политическим пространством независимо от расположения по обеим сторонам Пянджа. При этом эмиры Кабула как более молодая и энергичная власть были более удачливыми, чем дряхлеющая Бухара, чей блеск померк особенно после 1868 г., когда она сдалась России и обещала выплатить унизительную контрибуцию захватчикам. Другой сосед Памиров – китайцы, которые в 1877 г. вновь воцарились в Синьцзяне после разгрома независимого государства Якуббека, также считали горы и долины на северо-запад от Кашгара своим трофеем, отвоеванным у мусульман. Они были твердо уверены, что большинство кыргызов, особенно к югу от Мургаба – граждане Китая. Оправдывая свои претензии на Памир, китайцы ссылались на надпись на камне, найденную в Суман Таше (Суманташ, Сурматаш), высеченную в неизвестно каком году в честь победы китайских войск над некими бунтовщиками в «ненаселенной стране». По их мнению, этот камень может служить свидетельством того, что Памир от Сарыкола до озера Яшилькуль (рядом с Суман Ташем) является частью китайского Кашгара. Они утверждали, что генерал Цзо-Цзунтан, подавивший восстание мусульман Кашгара в 1876-1878 гг., послал войско на запад, и установил пограничный камень в Суман Таше. Есть другая версия происхождения этого злополучного камня, которой придерживались и кыргызы. Она гласит, что надпись касается событий 1759 г., когда два кашгарских ходжи, вместе с семьями бежали от китайцев через Памир в Балх, но были схвачены и казнены правителем Бадахшана Султан Шахом. Камень был обнаружен командиром русского отряда полковником М. Ионовым в 1891 г. Самую ценную часть его, с надписью, он вывез Ташкент. В начале 1960-х основную часть камня привезли из Суман Таша в Хорог и выставили перед местным музеем. В 1969 г. его поставили в основание памятника Ленину. В 2004 г., когда была расширена главная улица в Хороге, этот важный исторический памятник Памира был выкопан и ждет места последнего упокоения.

Китайская интерпретация этого камня является наименее достоверной. Англичанин Чарльз Адольф Мюррей, 7-й граф Данмор (внук графини Катерины Воронцовой, и правнук русского посла в Англии С. Р. Воронцова), путешествовавший в тех местах в 1892 г., ссылаясь на еще один камень, «найденный» к югу от Вахана, отмечал,что китайцы имели привычку прикапывать петроглифы в нужных местах, чтобы в нужный момент «находить», и выдавать их за пограничные столбы. На самом деле, как мы указывали выше, текст на камне «ни о чем» и не имеет даже даты.

Китайцы опирались на поддержку Англии при решении «Памирского вопроса», но при этом опасались, что их активность на «Крыше мира» может вызвать недовольство России. Они лишь делали громкие заявления; на деле в конце 19 в. на Памире не было ни одного китайского чиновника, а надпись на камне была лишь упоминанием о битве и никак не могла считаться пограничным знаком.

Афганцы вели себя агрессивно и напористо. Летом 1883 г. войска эмира Абдурахман Хана захватили независимые припамирские владения Шугнан, Рушан, Вахан и поднялись на Памир. Они атаковали китайский пост в Суман Таше, захватив пленных и продав их в рабство. Господство афганцев продолжалось почти десять лет. Летом 1892 г. в Суман Таш пришел «летучий отряд» М. Ионова. Полковник был против рабства, и потому просто заколов 15 афганцев, водрузил над Памиром русский флаг.

В конечном итоге, русские аннексировали большую часть Памирского региона. При молчаливом согласии англичан, они оттеснили как китайские, так и афганские претензии. В 1892 г. недалеко от Мургаба (Шаджан) был образован Памирский отряд, а к 1894 г. там было уже были построены казармы для нескольких сотен русских солдат. В 1897 г. командование отряда сделало своей ставкой более приспособленный для долгого пребывания на высокогорье Хорог. Русские не только охраняли границу, но и взяли на себя управление местным, в том числе кыргызским населением, кочевавшим между русским и афганским Памирами.

Наконец, в 1895 г. новая пограничная линия была полюбовно согласована с британцами. Ваханский коридор между Британской Индией и русским Туркестаном был предоставлен Афганистану. Обе империи были заинтересованы в создании там буферной зоны, чтобы не создавать повода для ссор, вроде той, которая случилась в августе 1891 г., когда английский разведчик Ф. Янгхазбенд пересекся со своим русским коллегой полковником М. Ионовым. Хотя встреча произошла в Бозай Гунбазе, что на подконтрольной Англии территории Малого Памира, Ионов имея в своем распоряжении отряд казаков, грозя арестом, потребовал англичанина убраться по-хорошему. Этот инцидент, который мог стать поводом для конфликта, одинаково нежелательного для обеих сторон, был улажен. Объявив Памиры «буфером» и «коридором», они всучили его афганцам. Это соглашение предотвратило англо-русскую войну на границе Средней и Южной Азии, но заплатили за «банкет» кыргызы, которые потеряли свою свободу. Афганцы, которые имели виды на весь Бадахшан, а не на заоблачные Памиры, были поставлены перед свершившимся фактом. Эмир Афганистана Абдурахман всячески отказывался от «подарка», ссылась на то, что ему и так надо решать много проблем со своими поддаными, и ни к чему еще взваливать на себя ответственность за «кыргызских бандитов Вахана и Памира». С китайцами, которым также нужен был весь Памир, а не узкий коридор, почти не советовались. Когда англичане и русские делили Памир, Китай был на пороге войны с японцами и Циньское правительство не могло заниматься всерьез разделом Памира. Генерал-губернатор Туркестана считал Китай «страной, находящейся на грани распада и «недостойной рассмотрения как серьезного фактора в восточной политике». Напомним, что всего с 1858 по 1924 гг. к России отошло около 753 000 квадратных миль (1,9 млн. км кв) китайской территории, главным образом на Дальнем Востоке. Уступки объяснялись не столько военной и политической мощью России, сколько слабостью Китая и его провалов на дипломатическом фронте. Старомодные китайские чиновники просто не знали как разговоривать с европейцами, не умели заключать соглашения и создавать союзы.

Памиры как пример эстетизации геополитики 

Итак, почти 130 лет назад две заморские страны пришли на чужую землю, отогнали соседей, и поделили ее, оставив полоску между своими владениями. Лорд Керзон, 1-й маркиз Кедлстонский – вице-король Индии, министр иностранных дел, публицист и путешественник и сэр Фрэнсис Янгхазбенд – британский разведчик и путешественник, искавшие истоки Амударьи в горах и долинах Вахана, стали знаменитостями на Западе. Сами они считали борьбу с Россией за Ваханский коридор центральным событием «Большой игры». Очарованные, они восторгались красотой Вахана и гордой самодостаточностью его кочевого народа. При этом они чувствовали себя первооткрывателями «ничьей земли», хозяевами «крыши мира» и даже колыбели «арийцев». Воспринимая Памир, Оксус (Амударью) не как отдаленную территорию и объект колониальной экспансии, предназначенный для извлечения наживы, они видели горные вершины центра Евразии как часть своей вновь обретенной «арийской» идентичности. Романтика, отсылка к походам Александра Македонского, сопровождали военных, политиков и путешественников эпохи Королевы Виктории и дома Романовых (кстати, связанных между собой родственными узами) в их борьбе за Памир. Господство над «крышей мира» рассматривалась ими как свидетельство имперской мощи, всевластия и превосходства белой расы над всеми остальными. И как последняя страница истории великих географических открытий.

Но последнее слово всегда остается за матерью-природой. Горы и пейзажи были столь недоступными и суровыми, что ставили зарвавшихся в своем тщеславии европейцев на место, указывая на то, что их власть и сила не безграничны и даже ничтожны перед силой природы. Очень скоро завоеватели поняли, что регион на самом деле слишком большой, недоступный, хаотичный и опасный для изучения и развлечений (в том числе охоты), не говоря об его развитии и урбанизации.

Продолжение следует

«Памир не кишит дикими племенами [как об этом пишут в русских газетах], а является летним пастбищем тихого, мирного, кочевого племени под названием кыргыз… Это несомненно самый гостеприимный народ в мире… мы ели баранину дважды в день на протяжении 179 дней».

Чарльз Мюррей, 7-й граф Данмор, The Pamirs, London 1893.

Из новейшей истории кыргызов Большого и Малого Памира

В 1900 г. Джапаркул, сын Худояра Хаджи, был избран мингбоши (здесь: начальник уезда) Мургаба и правил там под присмотром царской администрации. В целом, после раздела Памира во всей Средней Азии наступило относительное спокойствие. Это способствовало притоку капитала и промышленному росту «русского Туркестана» и Бухары. Первая Мировая война резко оборвала развитие региона в 1914 г. А в 1916 г. сначала в Худжанде, а за ним по всей Средней Азии прокатилась волна восстаний против царизма и призыва мусульман на тыловые работы. Восстание было жестоко подавлено и привело к бегству кочевого населения известному как уркун. В 1916 -1917 гг. более 120 000 казахов и кыргызов бежали в китайский Туркестан (ныне провинция Синьцзян) и даже на афганский Памир.

В этом году исполняется 130 лет со дня рождения, а 1 июня – 88 лет со дня смерти Абдукадира Мухиддинова. Кем он был? Вторая часть блога историка Камолуддина Абдуллоева
Узбекистан и Таджикистан в судьбе Мухиддинова. Часть 2

Автор книги«Рождение Узбекистана: нация, империя и революция в СССР раннего периода» (2015) американец Адиб Халид считает, что мусульманская элита Бухары второго десятилетия 20-го века, в том числе Мухиддинов, были горячими сторонниками импортированного из Стамбула тюркизма, которые превратили Бухару в «отдаленный уголок Оттоманского политического мира».

Халид считает, что образование Узбекистана в 1924 г. было «чагатаевским (чагатаи – тюркские кочевники 13-15 вв. -авт.) национальным проектом мусульманской интеллигенции Средней Азии», и что мусульманские интеллектуалы создавали контуры узбекской нации и Узбекистана. Причем, указывает Халид, именно персоязычные бухарцы, а не собственно тюрки Ташкента, Ферганы, или Хорезма встали во главе строителей сначала Узбекистана, а затем и Таджикистана.

Последний, возникший как автономная республика в составе Узбекистана в 1924 г., и населенный, по мнению тюркистов Бухары, «культурно осталыми, угнетенными и бедными горцами», Халид называет «остаточной категорией» (residual category), «свалкой неудачников, проигравших политические сражения в Бухаре». Сам Халид был поражен тому факту, что «росчерком пера (тюркистов-авт.) таджики – наследники городской цивилизации – были превращены в изолированную, культурно отсталую общину горцев».